Рана

Ирина Трифонова

Рана

Люба изо всех сил тянула раненого солдата ухватившись за ворот куртки. Во что бы то ни стало его нужно было вытянуть из окопа, а потом переложить на носилки и дотащить до санчасти. Сегодня этот солдат уже третий на ее счету, кому она старалась спасти жизнь. У бойца была минно-взрывная травма, осколком гранаты раздробило бедро солдата. Затомпонировав рану, Люба жгутом перевязала ногу, но кровь все равно просачивалась. «Только бы птички не прилетели, успеть бы… А то поляжем тут оба», - девушка прислушалась, вроде не слышно жужжания коптера. Конечно ребята, операторы БПЛА, тоже не дремлют. У них в вооружении есть специальные оптические приборы, так что в случае чего птичку тут же собьют. Но раз на раз не приходится, поэтому нужно быть всегда начеку и очень осторожной. Хорошо, что стрельба закончилась.

Скоро будет год, как Люба оказалась здесь. Вернее сказать, оказалась добровольно. На ее счету было уже много спасенных жизней. Когда началась специальная военная операция Люба сразу же вызвалась добровольцем ехать в качестве санитарки. После окончания медучилища девушка устроилась на станцию скорой помощи и работала фельдшером. Многие ее сверстники удивились такому решению с ее стороны. Были и те, которые, испугавшись мобилизации, смотались из страны. Труднее всего было рассказать о своем решении маме, поэтому Люба тянула до последнего, открывшись ей только в день отъезда.

- Мама, поверь, все будет хорошо, я буду работать в госпитале, это далеко от линии фронта. Так что, не волнуйся, - сказала она при прощании матери. Это была половина правды. Оказавшись за ленточкой Люба попросилась в  эвакуационную группу медиков. Сначала было очень страшно, но главное не впадать в панику. Это первое, что пытались вдолбить им на учениях.

Чуть отдышавшись Люба начала ползти дальше, таща на себе раненого бойца. Она всмотрелась в лицо солдата, от потери крови оно было бледным. Боец был совсем юным, на вид не больше восемнадцати, может чуть больше. Каждое движение причиняло ему неимоверные страдания. Находясь почти в  бессознательном состоянии он начинал что-то быстро-быстро говорить, речь была сбивчивой и непонятной.

- Потерпи, миленький… Сейчас-сейчас, еще совсем немного осталось, и мы выберемся, - успокаивала Люба. До полевого госпиталя уже рукой подать. Вскоре подоспела подмога и Люба вместе с остальными ребятами донесли бойца и передали врачам. Еще одна спасенная жизнь. Девушка вздохнув уселась на землю возле медицинской палатки.

- Фея, ну ты молодец! На орден идешь? Даже перекрестного огня не побоялась. Свихнулась что ли? Так испытывать судьбу? - послышался голос за спиной. Люба повернула голову и встретилась глазами с коллегой санитаром Сашей Николаевым.

- А, это ты Стрела? – устало протянула она. Тут практически у всех были позывные, даже у врачей.

- Я говорю на орден идешь? Медаль у тебя уже есть, - Стрела опустился на колени и обнял девушку. – Ты поосторожнее, ладно, без феи нам тут будет ох как плохо, особенно мне, - прошептал он в ухо девушке. Люба покраснела. Она и сама симпатизировала Сашке.

- Ладно тебе, какой орден? – смутилась девушка. –  Сам то тоже не промах, вечно под огонь лезешь. Я видела, как солдатик упал как подкошенный. Он бы не выжил, промедли и умер бы от потери крови.

- В следующий раз без меня не идешь, о‘кей? – Стрела не торопился отпускать из объятий девчонку, а лишь крепче прижал к себе.

- Ладно тебе, ты бы лучше себя поберег, - уткнувшись в плечо парня буркнула Люба.

- Я другое дело, а ты девушка…

- Фу-у, Стрела, это что за патриархат? - Люба оттолкнула парня.

- И все же, зачем ты здесь? - Стрела в упор смотрел девушке прямо в глаза.

- Если не мы, то кто? – Люба убрала выбившуюся прядь волос со лба и тоже уставилась на парня. 

- Ну, это обобщенный ответ. И все же? – Стрела все не унимался.

- Какой же ты зануда… Ну ладно, я тут из-за деда, - Люба некоторое время молчала, а потом продолжила. – Не то чтобы кому-то что-то доказать, а просто не могла поступить по-другому. Дед был моим лучшим другом и товарищем. Можно сказать, я так воспитана, что могла сделать только такой выбор, - чуть помолчав она продолжила. – Ты знаешь, моему деду было всего семнадцать, когда его забрали на фронт. Тяжелая у него была судьба. И вот теперь понимаю, что жизнью обязана ему. Один человек, всего лишь одна человеческая жизнь, а как много от него зависит. Когда думаю, через что ему пришлось пройти, то становится страшно. Он ведь мог погибнуть… И тогда нас бы не было – меня, мамы, дяденек, тетушек… Ни-ко-го… И вот эта цепочка оборвалась бы. Я жизнью ему обязана. Сегодня, когда тащила этого парня вспомнила своего дедушку. Он ведь тогда тоже был совсем молодым, юнцом практически… Дед не любил говорить про войну, хотя я все время доставала его своими глупыми вопросами. Но однажды все же рассказал… А через месяц его не стало, как   чувствовал… Люба глубоко вздохнула.

   - Ну а ты здесь зачем?

- По той же причине, что и ты… У меня и дед, и бабуля воевали. Дед был танкистом, а ба зенитчицей. Я не понимаю, как можно по-другому? – Стрела задумался. – Многие мои товарищи здесь. На передовой. Для меня они все герои. Не побоялись, не струсили, как некоторые, - о чем-то задумавшись Стрела замолчал. 

- Помню, мой дед часто повторял, чтобы нам никогда не видеть войны. А она вон идет, - прервав тишину проговорила Люба. 

-  Я тоже часто думаю про это, - Стрела присел рядом и вытянул свои длинные ноги. – Про то, почему все это началось. Вот если бы все как ты помнили своих дедов, историю, то этого конфликта могло и не быть. Раньше я думал, ну была война, и что с ним носиться? А теперь понимаю прошлое, настоящее и даже какое будущее нас ждет, все взаимосвязано… Без прошлого нет будущего. Теперь мы прекрасно видим к чему приводит искажение истории, или ее незнание.

- Из тебя получился бы хороший замполит, - Люба широко улыбнулась парню.

- Вообще-то я хотел на передовую, но меня определили санитаром, так как я неплохой вроде фельдшер. Скоро срок моего контракта истекает, а при подписании нового уже попрошусь в ряды бойцов, - Стрела нащупал ладонь   девушки и легонько сжал ее.

-   Береги себя, ладно, - не глядя на парня еле слышно прошептала Люба.

- Когда есть рядом такая фея, чего бояться? - глаза Саши улыбались. - Говорят за кого молятся, тех пуля не берет. Я буду молится за тебя, а ты за меня.

- Все шутки шутишь, - Люба помрачнела. – А может быть и так… Вот моя бабка днем и ночью молилась за деда, и он вернулся, - Люба снова вспомнила своего дедушку. В последнее время все чаще и чаще.

- А расскажи мне про него? – Стрела развернулся к девушке проявляя неподдельный интерес.

- Это долго… Расскажу если тебе действительно интересно.

- Мне интересно все что связано с тобой, - Стерла был весь во внимании. И люба начала свой рассказ, который прерывался время от времени из за  обстрелов, новых заданий, а встретившись вновь после очередных операций по спасению солдат, рассказ продолжался. Так прошлое и настоящее будто бы сплелись воедино, где внуки продолжали дело своих дедов.   

***

Деда Саня, так звали его от мала до велика, всю ночь проворочился в постели так и не уснув. И так повернется и сяк, все не удобно. То ли к перемене погоды, старые, так до конца и не зажившие раны противно ныли. Начинался новый день, в окно просочились первые лучи солнца. Он с благодарностью встретил рождение очередного утра в своей жизни. Если ночью одолевали тяжелые мысли, то с приходом нового дня рождалась новая надежда.

- Еще один день, еще один, спасибо, - прошептал деда Саня, подняв глаза к висящей на стене иконе и перекрестился. 

- Ну что ж, пора вставать, - он не спеша поднялся с постели. Чтобы никого не разбудить деда Саня, тихонько шаркая ногами, подошел к столу. Часы показывали пятый час. Вчера его просила разбудить внучка. Он подошел к кровати, где, мерно посапывая, спали его внучки. Будить их было жалко.

- Пущай спят, пока могут, - деда Саня заботливо поправил сползшее одеяло и еще раз посмотрел на внучек.

 Утренний сон сладок, особенно в детстве, когда тебя не угнетают   тяжелые мысли. Они особенно ночью начинают роиться, толкаться в голове налезая друг на друга. Какой может быть тут сон? Деда Саня любил внучек и очень жалел. Сиротки росли без отца. Не повезло старшей дочери. С мужем она прожила всего четыре года, который   неожиданно скончался совсем молодым от инсульта. Затем Анна с двумя дочками вернулась в отчий домой. Её свекровь слезно просила остаться невестке с ней, но молодая вдова была неумолима и все-таки ушла, не без причины конечно. При сыне она изводила сноху бесконечными придирками, упреками, а теперь, поняв, что на старости лет остается одна, спохватилась, но было поздно. 

Накинув на плечи фуфайку Деда Саня вышел в сад. Прохладный и чуть сладковатый утренний ветерок приятно освежал, дышать здесь было гораздо легче. Стояла сухая осенняя погода. От ночного заморозка земля покрылась тонким сизым инеем. Вскоре из-за холма появились первые лучи солнца. Под его красновато-желтым светом все вокруг волшебным образом озарилось, заискрилось тысячами ярких красок. Охваченные инеем тонкие ветви плодовых кустарников от мороза чуть склонились к земле. В углу сада раскинулась яблоня, даже от слабого ветерка бурые листья срываясь с ветвей кружась и танцуя в воздухе плавно опускались на землю. Весь сад был устлан опавшими листьями, которые весело шуршали под ногами. На самых верхних ветках еще оставались ярко желтые яблоки. Вдоль забора росли кусты вишни, чуть поодаль красовалась береза. В полуметре от земли ствол раздваивался, а затем устремляясь ввысь образовывали одну большую пышную крону. Деда Саня любил это дерево, осенью оно даже красивее, чем летом... «Как будто мы Ольгой», - вздыхал он каждый раз печально глядя на дерево. Так и они, встретившись юными парнем и девушкой, связали свои судьбы в одну… Правда его Ольги вот уже много лет нет рядом. А желтые листья шелестя все падали и падали золотым дождем, предвещая холодную зиму.

- Да-а, вот и наступила зима моей жизни… Все мы всего лишь гости тут…   Сегодня есть, а завтра может и не быть, - проговорил старик, обводя взглядом свое небогатое, но до боли родное хозяйство. Около часа провел он в саду. Даже через теплую фуфайку чувствовалось как холод постепенно начинает пробирать все тело.

- Пора и живность покормить, - с этими словами хозяин вошел во двор и направился к летнему домику, который был выстроен специально для разных хозяйственных нужд. Летом тут варили варенье, готовили соленья, а зимой в большом котле, который был установлен над очагом печи варили картофель для домашней скотины. Вскоре от громыхания ведер проснулась вся дворовая живность. Корова в хлеву протяжно замычала, куры слетев с насеста начали деловито квохча швыряться в земле. Забавно было смотреть, как они задрав головы начинали лапами расшвыривать в разные стороны все что ни попадя, а потом начинали клевать только им видимый корм. Из сарая доносилось ленивое похрюкивание хряка, который тоже явно ожидал завтрака.  

– Ладно, ладно, сейчас всех накормлю, - размешивая в ведре корм пробурчал деда Саня. Приятно когда все сыты, поэтому он очень любил кормить и угощать всех вокруг. Деда Саня не понаслышке знал, что такое голод и на себе испытал все ужасы голодного ада. Никогда не забыть будто тысячи невидимых ножей режут тебе кишки, а желудок сводит от судорог и от голода начинаются галлюцинации, и ты начинаешь есть даже землю словно это хлеб. Хотелось забыть все эти ужасы как о самом кошмарном сне, но не получалось.

Ну вот, скотина накормлена и деда Саня довольный направился в сарай. Он был известным на всю округу плотником и неплохим валяльщиком. Тут хранились его сокровища – небольшие станки, рубанки, колодки для изготовления валенок и прочий мелкий инструмент. К нему часто приходили люди с разными просьбами. Кому стул надо отремонтировать, кому веретено, стол там изготовить, а то и целый шкаф. Как-то даже пришли из сельской парикмахерской, попросили бигуди смастерить для химической завивки волос. А сколько домов он построил за свою жизнь – не сосчитать… Работа по дереву успокаивала, приносила радость старику. Тук-тук, - весело стучит молоток по дереву, вжух-вжух – скользит рубанок по бревну, скоро весь двор наполнился звуками плотницкого оркестра.  

Кажись и в доме проснулись, было слышно, как открывают и закрывают двери. Несмотря на воскресенье, девочки по привычке встали рано, просто они привыкли в это время собираться в школу. Анна тоже вернулась с утреннего надоя, она работала дояркой на ферме. Придя домой сразу начала готовить завтрак, заварила чай с черносливом. Она их кидала сразу в кипящий чайник, от чего ягоды разбухали и становились такими вкусными и сладкими, а от чая пахло дымком. Аромат дома стоял сумасшедший.

– Идите, позовите дедушку, пора кушать, - велела мать, протирая полотенцем запотевшие от пара окна.

 Любе два раза повторять не надо, она выбежала на крыльцо и во все горло проорала: – Деда, иди кушать! Мама зовет! Говорит, что надо передохнуть! – от ее ора куры еще больше закудахтали.

– А что, можно и чаю попить, чуток рот смочить, - весело прокричал из сарая дед. На ходу снимая передник и рабочие варежки он вышел во двор. С его висков струйками стекал пот, он выглядел уставшим, но очень довольным.

***

К обеду разжарило, осеннее солнце как будто торопилось отдать все свое тепло, чтоб на всю зиму хватило. Удивительно красивая была осень в этом году, сухая и теплая. После горячего обеда деду Сане стало душно. Он снял с себя рубашку и остался в одной майке. У него была глубокая рана на правом плече, словно след от укуса какого-то большого животного. Люба уже не первый раз видит эту рану. Когда была совсем маленькой она часто приставала с расспросами к деду. Дед лишь шутя отмахивался, мол волк покусал.

-  Деда, а что за волк? Он был большим? Зубы, видимо, были очень длинными и острыми? Это произошло в нашем лесу, да? – не унималась мелкая. Тогда еще Люба не знала, что ее дедушка был на войне и воевал против немецких фашистов. Только когда начала ходить в школу, поняла, что никакого волка не было и это, конечно, боевая рана. Но как, и при каких обстоятельствах это случилось не знала. Как бы ни хотелось узнать правду, но с расспросами   больше не лезла, боялась вызвать негодование деда.

После обеда деда Саня прилег отдохнуть. Люба и Марина тем временем вымыли полы. Анна снова ушла на ферму. В остальные дни деда Саня уделял отдыху не больше получаса. Но сегодня провалялся почти час, наверное, все-таки сказывается бессонная ночь. Проснулся он подавленным, тело было тяжелым, будто его придавило тяжелым камнем. Чуть отдышавшись старик все-таки встал и вышел во внутренний двор. А внучка Люба уже вовсю хозяйничала тут. Набрав полный подол пшеницы, она сыпала зернышки вокруг себя, а куры радостно квохча пировали. Сидя на крыльце и задумавшись о чем-то своем деда Саня с умилением наблюдал куриное пиршество и за внучкой. Он никогда не любил говорить о войне. Но сегодня что-то тревожило и подмывало рассказать обо всем. Время, да время, которое с каждым днем летело все быстрее. Старик прям физически ощущал как его время тает словно свеча.

- Люба, ты все еще хочешь узнать об этом волке? – вдруг спросил он у внучки. Люба аж подпрыгнула от неожиданности.

 – Очень, - прошептала она через некоторое время. Встряхнув с подола оставшиеся зернышки девочка присела рядом с дедом.

- Ну слушай тогда...

****

Когда началась война, я был семнадцатилетним парнем. Как говорится совсем еще зеленым был. Когда пришла повестка, вместе с другими сельскими мужиками ушел на фронт. До 1943 года мне пришлось участвовать во многих сражениях. Смерть в буквальном смысле каждый миг  смотрела нам прямо в глаза. Сколько молодых ребят полегло на поле боя... Воевал я в рядах гвардейской танковой армии украинского фронта. В начале ноября преследуя противника дошли почти до Киева. Наступление Красной Армии усиливалось с каждым днем. Погода стояла дождливая, ночью наступали заморозки, днем вперемешку с ледяным дождем шел снег. А мы сидели в промерзшем окопе. После сильных атак мы лишь изредка перестреливались с немцами. А они, привыкшие к теплу, тоже больно не высовывались. Чтобы согреться топали ногами, хлопали себя по плечам. Сапоги вязли в грязной песчано-снежной жиже.  Просушить бы конечно их, но как и где? В это время к нам подошел штабной.

- Александр Петров здесь! – выкрикнул он оглядывая нас.

– Есть! – вскочил я.

- Тебя командир ждет, это срочно, - доложил штабной.

 – Есть, - отдав честь я поспешил за ним в землянку, где наспех был оборудован штаб. Там меня встретил командир батальона Волков. Предложив мне сесть он пододвинул ко мне стул.

– Петров, ты умеешь чинить связь? Линия оборвалась, и нужно срочно ее  наладить.

- А что со связным? – конечно, я мог бы и не спрашивать, ответ был очевиден… Шла война и в каждую секунду жизни мы могли погибнуть. От моего вопроса лицо командира потемнело.

 - Был бы он жив, тебя бы не вызвал, - сурово проговорил он. – Хороший был человек, жаль... Каждый день мы теряли своих товарищей в бою. Сидишь вот так в окопе, разговариваешь или молча куришь папироску, вдруг засвистит пуля прям над ухом, глядишь и нет твоего товарища по оружию… Никогда не привыкнуть человеку к смерти, даже на войне. Ни мне, ни командиру больше не хотелось об этом говорить. Поручение дано, значит его надо выполнить.

К линии можно было добраться только ползком, снайперы они не дремлют. Только подымешь голову тут же пристрелят. Я порядком прополз по мерзлой земле прежде чем найти оборванную линию. В этот момент вокруг снова начали рваться снаряды. Пули со свистом пролетали над головой. Видимо немцы перешли в наступление. Из-за ледяного дождя кабель крепко примерз к земле. От холода руки и пальцы деревенели и не слушались, но в конце концов справился. Как только попытался связаться с командиром, неподалеку грохнуло так, что взрывной волной меня подбросило в воздух, а потом швырнуло на землю. Перед тем как потерять сознание почувствовал жгучую боль в правом плече. Дальше ничего не помню.

***

Очнулся в белой комнате. Никак не мог понять где я. Послышались голоса, но ни слова не понял, о чем они говорят. Прислушался. Когда понял, что это немцы, меня будто током дернуло. Вскоре один из них подошел ко мне. Высокий мужчина с бледно-голубыми глазами сверлил меня взглядом.

– Как вы себя чувствуете, - сухо спросил этот человек. Удивило, что немец чисто говорил по-русски. «Интересно, он немец или из наших - предатель?» - подумал я не торопясь с ответом. От страшной догадки кулаки сами собой сжались, в глазах потемнело. «Значит я в плену, в плену-у», – молнией пронеслось в голове. Сразу пришла мысль о побеге. Я попытался поднять правую руку, но снова потерял сознание от сильной боли.

Недолго продержали меня в немецком госпитале. Нас, пленных, загнали в товарный поезд и повезли на Запад. Трудно описать то, что я чувствовал тогда. Хотелось очнуться, как от страшного кошмара, но это была суровая реальность. Боль от раны была ничем, по сравнению с омерзительностью моего положения. В вагоне сидели такие же как я пленные советские солдаты. Нас везли в концлагерь, но в какую страну? В плен я попал под Киевом. По слухам, фашисты отправляли пленных в концлагерь, расположенный в одном из районов Киева, в Дарницк. Так как наши с каждым днем наступали все сильнее, нас могли увезти дальше на запад. Одному Богу известно, что там нас ждет. Понятно ничего хорошего. Не знаю, откуда были такие сведения, но в вагоне пошел слух, что немцы отступая уничтожали лагеря, а узников запирали в бараках и сжигали. Все чаще и чаще я начал думать о побеге. В вагоне начал осматриваться, выискивая хоть какую-то лазейку из этой клетки.

- Как думаешь, отсюда можно сбежать? – обратился я к соседу, который был примерно такого же возраста как и я.

- Вряд ли, не думаю... Вагоны прочные и тщательно охраняются. А немецкие овчарки только и ждут команды, чтоб разодрать нас на части. Проклятые фашисты! Если бы была возможность уничтожил бы всех врагов своими руками, гады, -  сосед мой кипел от негодования и бессилия. В вагоне стало заметно тихо, все слушали нас.

Нас поместили в один из концентрационных лагерей Румынии, они славились особой жестокостью. Сначала нас всех загнали в так называемый карантинный блок, который представлял собой высокую башню без окон и дверей. Кто не выживет, значит не выживет и помрет, а если и выживет – тоже ничего хорошего. Разве можно назвать то в каких условиях мы оказались и в каком положении жизнью? Первоначально башни  использовались для хранения сена. Снаружи она была огорожена  колючей проволокой. Несколько дней нас держали без еды и питья. Вконец обессилев многие погибли.

Вскоре наступила зима. В Румынии, где обычно бывает тепло, тоже наступили холода. Теперь к голодомору добавились морозы. Через  пять дней нас начали кормить, еды было так мало, что она практически не утоляла голод. Многие умирали от тифа. Через месяц нас перевели в деревянные бараки. От нас осталась кожа да кость. В бараках печей не было, и чтобы не околеть от ночных холодов, спали мы, прижавшись друг к другу. К утру многие не выживали. Изнуренные голодом и холодом умирали.  

Лагерь хорошо охранялся, на территории со всех четырех сторон были установлены пулеметные вышки. Кроме этого мы были под постоянным надзором охраны с собаками. Но я все равно жил мыслями о побеге, думаю только это придавало мне сил бороться за свою жизнь.

Вскоре пленных стали отправлять на различные работы. Я попал в группу по разгрузке угля, который привозили баржами, а затем переправляли по железной дороге. Работали по двенадцать - четырнадцать часов в сутки, под бдительным присмотром надзирателей. Стоит чуть выбиться из строя, фашисты начинали бить прикладом автомата по спине. Отчаянных беглецов   расстреливали на месте. Каждый раз, когда конвоем шли на работу, я внимательно изучал дорогу и близлежащую местность. Высматривал нет ли оврагов или лесополосы. Местами были пролески, но они находились не так близко к дороге. В километре полтора от нашего барака начинался лес, но ведь до него еще надо как-то незаметно проползти? С восточной стороны к забору примыкала неглубокая длинная траншея в виде окопа, в длине чуть меньше километра будет. Он как раз лежал в сторону леса. В случае побега можно будет там укрыться. Только позже узнал что фашисты вырыли его для массовых захоронений узников, умерших от пыток, расстрелов, голода, различных инфекций. Мыслями о побеге я поделился с Петром, с которым ехали в одном   вагоне. Мы договорились бежать вместе.

Каждый раз еле добравшись до барака мы изможденные тут же падали на пол. Из-за плохого питания, тяжелой работы мы совсем обессилели. В бараке нас было более двухсот человек. Спали мы на дощатом полу, устланном соломой. Но как только ложились спать, по нам начинали бегать вши. От их укусов зудела вся кожа, ночью периодически вставали и вытряхивали их с одежды. Но разве их перебьешь, только ляжешь, они опять заползают во все щели. Так промучившись всю ночь днем еле волокли ноги на работу. Тех, кто уже не мог выйти из барака по болезни, закрывали в подвале на десять, а то и на все двадцать дней. Оттуда мало кто возвращался живым.

Ну а мы, чтобы не замерзнуть, стали набивать под рубашку солому. Немцы же, заметив, тут же требовали вытряхивать ее, а за нарушение порядка били дубинками.

Так постепенно шло время. Изо дня в день мы продолжали выгружать вагоны, иногда на нас - пленных советских солдат приходили смотреть румыны. Мы с завистью смотрели на их теплые одежды и сытые лица. Разные были среди них – кто-то с сожалением смотрел на нас, а то и с презрением. Но откровенно смеющихся над нами, больными и измученными, было гораздо больше. Однажды я прям спиной почувствовал, что за мной пристально наблюдают. Недалеко от платформы стояла женщина в белой одежде. Она в буквальном смысле не сводила с меня глаз. Лишь изредка, тайком поглядывала на полицаев. Когда те сели покурить, она подбросила мне небольшой кулечек. Свиток размером с яблоко докатился до моих ног. Чтобы немец не увидел я скорее наступил на него ногой. А когда наклонился, чтобы приподнять носилки, осторожно взял его и спрятал за пазуху.

Этот день стал для нас настоящим праздником, когда ты находишься на краю гибели, то понимаешь, как оказывается мало нужно человеку. Для нас с Петром это стало спасением. В кулечке мы нашли небольшой ломтик хлеба и такой же кусочек сала. Мне показалось, что я в жизни ничего вкуснее не ел. На двоих получилось на один укус, но мы были благодарны и за это. Через несколько дней эта же женщина снова пришла и снова подбросила кулечек.

Только с побегом у нас ничего пока не выходило. На вышках стояли немцы с автоматами и собаками. Беглецов они тут же   расстреливали из пулеметов. Те, которым удалось во время работы сбежать, в надежде обращались к румынам, прося у них убежища. Но редко кто укрывал их от фашистов, в основном сразу же доносили о беглецах. Их тут же приводили обратно и при нас же до смерти избивали дубинками, натравливали собак. Расстрел в этом случае был самым гуманным исходом для человека. Поэтому если и удастся бежать, то сразу к партизанам.

***

Наступил 1944 год. Однажды летом после работы немцы нас выгнали из бараков. Уже смеркалось. Усталые и изможденные мы с трудом стояли на ногах. Перед нами предстал толстый немец невысокого роста. Судя по тому, как все засуетились вокруг него можно было предположить он был не из рядовых офицеров. Я сразу почувствовал что-то неладное. Не зря нас вывели. Когда выгружали вагоны от местных мы слышали, что наши подступают, и что Украину уже освободили. Линия фронта все ближе продвигалась к Румынии. Может они   вывели нас на расстрел перед своим отступлением? С пленными мы давно договорились: если фашисты решат расстрелять, мы все вместе побежим к пулеметам. Конечно, многие полягут, но некоторым все же удасться спастись. Если будем стоять на месте, то всех до единого расстреляют в упор.

Я не ошибся. Вскоре толстый немец взмахом руки дал знак фашистам привести приказ в исполнение. Тут началось самое страшное, пули со свистом летели на нас со всех сторон, дождем прям сыпались. Пленные тут и там падали как подкошенные. Началась паника, давка. Основная масса, как и договаривались, бросилась к пулеметам. Несколько тысяч человек побежали разом. Ряды наши редели, но мы в состоянии аффекта продолжали бежать. Вот уже и лагерные ворота, совсем близко, только бы успеть, только бы успеть… На наше счастье они были не заперты. Видимо, немцы в спешке забыли про них и так и оставили не запертыми. Выбежав за пределы лагеря я на мгновение ощутил вкус свободы. Глазами тут же начал искать Петра, но напрасно –  его нигде не было видно. Фашисты продолжали стрелять, а лай собак приближался все ближе и ближе. Нас преследовали. В живых точно никого не оставят. Грозное рычание было совсем рядом. Вдруг я почувствовал как острые зубы  вонзились в ногу. Овчарка подпрыгнув попыталась опрокинуть меня. «Ну все, мне конец», –  пронеслось в голове. В борьбе за жизнь я начал искать что-нибудь тяжелое. К счастью, прям перед собой заприметил большой камень. Нагнувшись с трудом поднял его. Тем временем бешеный пес рыча прыгнул на меня стараясь зубами ухватиться за шею. В это время я со всей дури ударил его по голове. Собака взвизгнув  повалилась на землю. Пока боролся с собакой намного отстал от бежавших. Из нескольких тысяч выжила лишь небольшая группа, хорошо, если наберется хотя бы две сотни. А дальше куда бежать? Об этом мы тогда не думали. Оставшись посреди поля один начал думать – как быть дальше. Побегу – немцы тут же увидят и расстреляют. Решил переждать и дождаться наступления темноты. Хоть бы фрицы не сразу начали собирать тела. Все поле было усыпано  телами пленных. Так и лежал среди трупов до темноты. А потом тихонько начал ползти в сторону леса. Оказавшись в таком желанном месте и чуть отдышавшись, я вновь побежал, бежал несмотря на боль в ноге. Упал, когда совсем уже выбился из сил.  

Очнулся в каком-то незнакомом месте. Сколько пробыл без сознания? А может я вообще того – умер и сейчас на том свете? После пережитого ужаса что было намного реальнее, чем остаться в живых. Вскоре ко мне подошла молодая женщина.

- Где я? – во рту было сухо, язык прям присох к нёбу.    

- Вы у меня, не бойтесь, - на чисто русском сказала женщина.

Я присмотрелся к ней и с удивлением узнал в ней ту самую женщину в белом. Чудеса! Как такое возможно? Я ничего не понимал. Видя мое смятение, она продолжила.

- Рита мое имя, я не причиню вам вреда, - она снова мягко улыбнулась.

- Вы  говорите  на русском? – удивился я.

– Мой отец был из русских, поэтому знаю, - коротко ответила она.

Чуть позже Рита рассказала как меня нашла. Преследуемые советскими солдатами немцы готовились к отступлению. Полуживые пленники им были не нужны, поэтому концлагерь уничтожили, а всех узников решено было расстрелять. В городе об этом ходили слухи. Поэтому, когда началась эта кровавая бойня, Рита укрылась в лесу.

• У меня было какоето чувство, что я непременно найду тебя.  Зная, что пленные могут бежать, пошла в лес и спряталась там. В толпе конечно сложно было разглядеть коголибо. Среди выживших тебя не увидела. Меня охватило отчаянье. Не надеясь найти тебя живым с наступлением темноты засобиралась домой. Вдруг совсем рядом я услышала, как ктото застонал, а потом с шумом повалился на землю. Подкралась ближе, вижу – это ты, Рита всхлипнула, слезы ручьем побежали из глаз.

Как бы ни было трудно в это поверить, оказывается в жизни бывает и такое. Прожил в Румынии около года. Вскоре раны начали затягиваться. Грех жаловаться, Рита ухаживала за мной очень хорошо. Выздоровев я примкнул к своим, победу встретил в Румынии. А потом снова вернулся к Рите. Но я очень сильно тосковал по родной деревне.

Однажды проснулся от сладковатого запаха блинов. Иду на кухню и думаю, что это Рита решила побаловать меня блинами. Смотрю, у плиты никого нет, да и на столе пусто – нет блинов. А запах такой явственный, прям как из детства, и нос щекочет, что за наваждение? Вышел в сад, Рита там под кустами землю рыхлила.

- Рита, ты случайно блины не пекла? – сам в надежде уставился на стол в беседке. Может утром напекла и вынесла в сад думаю, ну, чтобы тут позавтракать.

- Нет! – кричит она. – Не пекла…

- Странно, но я прям чую их запах, может соседи? – не унимаюсь я.

Не знаю, тебе просто показалось, - продолжая ковыряться в земле ответила Рита. И тут я вспомнил мамины блины, которые она пекла нам на углях, когда растапливала печь. Мы детвора окружали ее и ждали, когда же наконец нам дадут горячие и хрустящие блины, похожие на маленькие желтые солнышки. Мама каждый блин смазывала домашним сливочным маслом и складывала их в стопку. Пока не допечет, не разрешала есть. И вот после ставила эту большую блинную горку на середину стола, а в кружки наливала холодное молоко. Было очень вкусно. Когда вспомнил свой родной дом, семью, братьев и сестер до боли захотелось вернуться. Очень уж истосковался по всем. А Рита… Она конечно не хотела меня отпускать. Хоть и сам понимал, что на родине теплая встреча меня не ждет, все равно рвался всей душой домой. Пленников не жаловали. Многое пришлось пережить, но это уже другая история.

***

За эти годы Рита стала для меня родным человеком, оставить ее было очень жалко, но и с собой взять не мог. Рита долго умоляла остаться. Дом у нее был небольшой, но очень уютный и обихоженный. Как говорится, живи да радуйся. Со всех сторон дом окружал яблоневый сад. Весной, когда все цвело, было  особенно красиво. Но я все равно вернулся домой, преодолев все трудности и испытания…

Мама уже и не чаяла увидеть меня живым. После того как почтальон принес уведомление о моей смерти меня даже помянули несколько раз. А когда вернулся живым мама долго рыдала, не могла поверить своим глазам. Все обнимала и гладила меня по голове. Прошлое казалось страшным сном. Только твоя бабушка Ольга не переставала меня ждать. Когда меня забрали на фронт она была еще совсем юной девушкой. Оказывается, я ей был симпатичен, но открыться в своих чувствах она не смела. Потом   рассказывала, как горячо молилась за меня и до последнего верила, что вернусь.

Кстати я рассказал маме о блинном наваждении. Назвал день, когда это случилось. Ты можешь не верить, но в тот день, когда я в доме Риты рыскал в поисках блинов, мама как раз их пекла – на мои поминки. Оказывается,     бывает и так…

Рассказ Любы растянулся на пару дней. Стрела ждал этих минут больше всего. За эти дни деда Саня стал для него близким человеком.

- И что было дальше? – спрашивал он каждый раз, когда наконец находили минуты уединения.

- Ну я практически все рассказала. Помню, дед после рассказа долго молчал.  Казалось все пережитое огромной тяжелой волной вновь нахлынуло, а потом подобно морской волне отступило, оставив лишь горькое послевкусие. Вроде даже как бы легче стало ему, как после долгой исповеди. «Вот такой волк меня покусал», - ответил тогда он мне.  

Я тогда долго молчала, обычно мне всегда было что сказать. А тут вдруг будто дар речи потеряла. Дикие картины войны, ужасы концлагеря и эта незнакомая женщина Рита, спасительница деда  – все перемешалось в моей детской голове.  Действительно, а что с Ритой случилось? Знал ли о ней что-нибудь деда? И про это спросила. Я тогда как-то по-новому взглянула на деда. До этого мне казалось, будто дед всегда был таким – старым добрым дедушкой, занимающимся починкой разной домашней утвари и другими мирскими делами… А у него вон какая была жизнь – трудная, полная опасностей.

Дед рассказал, что письма приходили от нее. Но бабушка, после того как они поженились их все сожгла. Ревновала, наверное… Так что ничего не осталось. Дед иногда говорил, что оно может и к лучшему. Он надеялся, что  она счастлива. Дед был очень благодарен ей, без нее не выжил бы тогда. А еще ему очень бы хотелось, чтобы его друг Петька был жив, но от него тоже никаких вестей не было. Вот так. «Пусть Господь убережет вас от войны», - это последнее, что мне сказал он после нашего разговора. Ему было немного неловко, что раскрылся перед внучкой.

С годами раны все больше и больше давали о себе знать. Моему дедушке, ветерану войны Александру Николаевичу, шел седьмой десяток, но выглядел гораздо старше своих лет. Война отняла не только здоровье, но и молодость. С каждым днем здоровье ухудшалось. Самым большим подарком для него стала реабилитация его доброго фронтового имени. В верхах видимо рассмотрев весь его боевой путь, наконец справедливо решили причислить его к воинам-освободителям.

Я тогда больше всех радовалась такому событию. Меня распирало чувство гордости за деда, я со слезами на глазах смотрела на него на праздновании Дня Победы. Мне никогда не забыть тот день, когда дедушка взволнованный и немного потерянный готовился к параду Победы. Еще с вечера он попросил мою маму погладить старый добрый черный костюм, единственный в его скудном гардеробе. Туфли он сам начистил шерстяным носком, тер до тех пор, пока кожа не засияла   глянцевым блеском. Эти счастливые моменты как самые дорогие воспоминания о дедушке навсегда останутся в моем сердце.

По решению Министерства обороны дедушка был причислен к ордену Великой Отечественной войны второй степени. Но ему не суждено было подержать заветную награду в руке, деда Саня чуть-чуть не дожил до этой счастливой минуты…

- Да-а, уж, - Стрела долго не находил слов. Потом с грустью произнес. – Теперь я еще больше уверился в том, что историю забывать нельзя, забвения   она не прощает.

-  Я уж точно не забуду наших парней, за этот год они все мне стали родными, практически братьями, - глядя парню в глаза сказала Люба. – Кстати, как там наш раненый, ну, которого сегодня вывезли из поля?

- Его стабилизировали, скоро перебросят в тыл, операция сложная, в условиях полевого госпиталя ее не сделаешь, - потом вдруг резко переменил тему. – Э-э, ты тут что-то про братьев говорила, - Стрела чуть сощурившись уставился на девушку. – На роль брата я точно не согласен, как насчет друга сердца? Люба от смущения покраснела.

- Посмотрим там… Только попробуй оставить меня, - горячо прошептала она.

- И ты меня, ладно? Только не бросайся под пули, я этого не переживу. А что касается меня, то когда рядом такая фея мне ничего не страшно, - который раз повторил он эти слова. Притянув к себе девушку парень крепко обнял ее и легонько коснулся губами макушки.

- И спасибо деду, что остался живой, без него моей феи бы не было, - Стрела еще крепче прижал девушку к себе.

- И твоим тоже, - с благодарностью отозвалась фея Люба.